Судья все-таки сделала это! Лидера саратовского общества диабетиков приговорили к штрафу как иноагента. У нее сын диабетик, годовая зарплата 120 тыс. руб.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 … ya-voronka
Фрагмент экспертного заключения, где рассказывается как диабетики хотели раскачать устои государства.

К свету

В 1987 году я вернулся из армии, 1 сентября пришел на факультет, ставший снова незнакомым, оказался на, естественно, другом, уже не своем втором курсе, только начал как-то снова адаптироваться к нормальной студенческой жизни – как нас числа так 5 сентября всех отправили «на картошку». Прям вот так, средь бела дня без объявления войны: буквально в середине какой-то лекции (кажется, по истории КПСС) ввалился бледный завуч Романов, и, улыбаясь даже более искательно, чем обычно, прервал опешившую бабу Катю (необъятную преподшу с исторического факультета) фразой «Извините… Лекции сегодня не будет, весь курс в 13 часов уезжает в колхоз».

То была, как потом оказалось, знаменитая «картофельная осень» 87-го – когда напуганный «плохими погодными сводками» недавно назначенный первый секретарь Московского горкома партии приказал бросить на сбор урожая в подмосковных совхозах и колхозах ВСЕХ «раздолбаев и тунеядцев» из всех учебных заведений. То был еще совок, дисциплина – и бросили действительно всех. Некоторые ВУЗы, например МИИТ, стояли, как потом рассказывали, буквально пустые весь сентябрь и пол-октября – все студенты были «на картохе». Фамилию «первого» тогда никто, тем более из нас студентов, особо не знал. Фамилия была Ельцин.

У нас на психфаке МГУ так не зверствовали, но тоже удвоили норму: вместе с первым курсом, который и так должен был поехать, отправили еще и второй – то есть мой новый курс. Весь «молодняк». Пикантность ситуации была в том, что этот самый «мой» курс таким образом поехал во второй раз подряд. И воспоминания, как я быстро понял, остались у ребят не самые лучшие. Впрочем, это был совок, это были студенты – а они в России, как известно, не бунтуют.

Да и стыдно было бы возмущаться, если по контрасту. Уже в колхозе нас поселили вместе с пятым (!) курсом философского факультета, так вот «философы» (необычайно сдержанные и спокойные ребята) нам при знакомстве рассказали, что они поехали «на картошку»… в пятый раз подряд. Мы еще удивлялись – мол, не может быть, у нас на психфаке было принято, что каждый курс ездит на картошку один раз за все время обучения! «Философы» философски улыбались и говорили, что нет – они ездили КАЖДЫЙ год, и только в прошлом году им факультетское начальство чуть ли не поклялось, что уж на пятый, выпускной курс их оставят в покое. И так бы – говорили нам они с тихой грустью, - все бы и случилось, если бы не эта новая метла в МГК КПСС…

Не уважали, в общем, философов при Советской власти.

В колхозе нас разместили в помещении местной школы (она все равно не работала – ученики ведь тоже были «на картошке»). Где именно? А прямо в спортзале. Помещение большое, удобно. Все на виду. Там уже были постелены маты (прямо на полу), а на них разложены подушки, одеяла, и даже постельное белье. Руководство колхоза заботилось о молодежи. Всего в зале поместилось человек 150. Естественно, и девочки, и мальчики вместе.

Как же был решен половой вопрос? Очень просто. Через спортзал была как бы проведена поперечная черта, оставлен узкий проход – и слева от входа спали девушки, а справа – мы, въюноши.

Кому-то, может, нелегко в это поверить (мне и самому сейчас как-то не верится) – но это было в реальности, и все прекрасно так прожили примерно полтора месяца.

Забавно, что вопреки мрачным ожиданиям партийного начальства, погоды стояли в основном хорошие, дожди шли редко, и потому сбор картошки, свеклы и моркови проходил довольно весело и без надрыва. Мне-то, тем более, было и вовсе не привыкать – я ведь был только из армии, и по сравнению с ней все «тяготы и лишения» типа ночного спортзала с девчонками представлялись делом прекрасным и удивительным.

Одно могло отравить все удовольствие – принудительность. Только вырвался с чертовой принудиловки в рядах нафиг мне не нужной Советской армии – и снова оказаться под лапой местного (издыхающего, но пока еще бодрого!) Левиафана! Но и тут все оказалось в лучшем виде: 87 год все-таки: Соввласть хоть и взбрыкивала, но хватка слабела, и в начальстве пробуждалось что-то человеческое. Так, перед самым отъездом нам внезапно объявили, что, согласно какому-то приказу по МГУ, те студенты, которые только что восстановились, придя из армии, имеют право на картошку НЕ ЕХАТЬ. Что это было? Похоже, как будто руководство «самого главного ВУЗа страны» испытывало перед своей паствой что-то типа чувства вины – за то, что не сумело их в свое время отстоять от «забрития в солдаты». Звучит, конечно, совершенно невероятно для совка (в котором «верхи» в принципе не могли чувствовать хоть какую-то ответственность перед «низами»), но чем иначе объяснить такое послабление?

Оказавшись в ситуации, когда решение осталось за мной, причем на законных основаниях, я ощутил себя белым человеком и решил – на картошку поеду, но буду уезжать оттуда, когда захочу – помыться и переодеться. Я же, получается, доброволец! Так и сделал. В общем, так и пролетела для меня та «картошка» - на природе, при вполне сносной погоде, в обществе новых и очень интересных людей, да к тому ж оставаясь при этом свободным человеком.

И к чему я это все? К тому, что Партия, загнавшая нас в спортзал, тем не менее заботилась и о нашем культурном досуге. Или это была не партия, а сам Университет, пользуясь тем, что у партии слабела хватка? В общем, была у нас и культурная программа: по вечерам на школьном стадион устанавливали экран, прямо под открытым небом, привозили откуда-то проектор, и показывали КИНО. Прямо на улице, под открытым небом! Начинали фильм еще засветло, видно было плохо – но темнело очень быстро, и скоро изображение становилось вполне четким, и даже свет звезд не мешал – потому что их обычно закрывали низкие темные облака.

А поскольку то был, повторяю, именно 1987, а не какой-то другой год – и фильмы нам показывали не какие-нибудь. А такие, которые только что «достали с полки». То есть еще недавно запрещенные. Их запретили так давно, что они были еще черно-белые.

В первый день, как сейчас помню, нам показали «Короткие встречи», а во второй – «Долгие проводы». Фильмы Киры Муратовой.

Не помню, чтобы они всеми были приняты с восторгом. Многих они совершенно не впечатлили. Разве что на Высоцкого, который играл в «Коротких встречах», смотрели с обожанием.

Я и сам понятия не имел, кто такая Кира Муратова. Я не знал, что это фильмы «полочные», которыми я должен восхититься.

Но я помню, что они меня потрясли. Под открытым небом, на плохой пленке, с никаким звуком – они были гениальны в каждом кадре. Это было что-то невероятное. После двухгодичной армейской тоски, не в спертом воздухе кинотеатра – я смотрел их НА ВОЛЕ.

А какая там феноменальная музыка! Эти фильмы были – как награда. Ей-богу. Шел-шел через какие-то горы дерьма – и вдруг вырвался к свету. Простому, ясному. Пронзительному.

Светлая память Кире Муратовой. Светлая память.

КОТ

В детстве я хотел быть котом. Электричества не было, метель заметала хаты, по Хутору ночами шарились волки и все жители если о чём и думали, то, в основном, про керосин, про метель и про волков. Ну и ещё про выпить. А кот ни про что не думал. Он всю дорогу лежал на печке и  было ему хорошо.

Мышей он не ловил. Вообще. Он на них внимательно смотрел сверху вниз, свесив голову из-за ситцевой занавески. Видимо, пересчитывал, как пересчитывает опытный сержант своё раздолбайское отделение. Мыши на него внимания не обращали. Они как золушки медленно перебирали крупу, предварительно рассыпанную ими же из заранее прогрызенного мешка.

Остальных обитателей нашей хаты пацифизм кота расстраивал. Опыт веков и крестьянская смекалка подсказывали, что где-где, а на Хуторе коты изобретены Господом именно для борьбы с мышами. Но сам кот об этом не имел понятия. Или не до конца верил в Бога.

День — особенно, зимний — кот проводил, то засыпая, то просыпаясь. Без лишнего повода с печки не слезал. Мороз на стекле рисовал фракталы. Между двойными рамами для красоты лежал кирпич, завернутый в вату, а на нём сидел глиняный снегирь.

Если не брать иконы в красном куту и портрет артиста Олейникова, вырезанный из привезённым городскими родственниками журнала, и висящий на стене, то снегирём, собственно, и заканчивались представления обитателей хаты о таких вещах, как дизайн интерьера и вообще фэн-шуй.

Кот тоже был не лишен любви к искусству, но снегирь на кирпиче являлся единственной птичкой, которая его интересовала.

Каждое утро, когда все ещё спали, он слезал с печки и осторожно подбирался к окну. Снегирь смотрел на кота глупым глазом. Ваську это бесило и с боевым воплем он пытался схватить врага в прыжке, после чего чесал побитую о стекло морду, тряс ударенной лапой и понуро лез обратно на каменок, пиная недовольно бурчащих мышей.

Когда наступала весна и на каждом заборе сидело штук по сто птиц разного вида и цвета, кот не обращал на них никакого внимания. Он терпеливо ждал, когда выставят рамы и можно будет наконец добраться до той сволочи, что несколько месяцев не давала ему спокойно жить. Но каждый раз так получалось, что снегиря, замотанного в снятую с кирпича вату, прятали в сундук ещё до того, как кот мог к нему пробраться.

Анализируя его поведение, я сделал вывод, что к снегирю я б, конечно, будь я котом, вообще не совался. А остальное меня устраивало. Даже ели и пили мы с ним одно и то же: сало, сметану, молоко.

Ну, ладно, он не ел солёных огурцов, варёной картошки (жареную ел) и квашенной капусты. А вот кровяную колбасу на Рождество мы с ним тягали вместе. Свиные уши тоже грызли вдвоём. Даже хлебом по утрам интересовались оба два.

Мы спрыгивали с печки, когда с пламенеющих углей доставали одуряюще вкусно пахнущий каравай. Кот судорожно принюхивался, а я спрашивал: «На каких листьях?» Если на дубовых, мы разочарованно лезли обратно. Но, если на капустных, то нам отрезали нижнюю корку и мы хрустели ею, глядя из-за трубы на то, как начинается утро в хате.

Так что, даже меню у нас с ним было одинаковое. В рацион остальных по вкусу добавлялся ещё и самогон, который мы с котом на ту пору ненавидели.

Основная ж разница меж нами состояла в том, что я после завтрака должен был идти в школу, а он оставался за трубой со всем своим far-niente, которому мне оставалось лишь завидовать.

Я понимал, что коты живут меньше, чем люди. Но в стремлении быть котом меня это не останавливало. Дело в том, что все знакомые со мной коты в определённый им свыше срок слезали с печки и куда-то решительно исчезали. Видимо, отправлялись в страну вечных печек и доступных снегирей.

Но каждый раз на месте ушедшего тут же объявлялся новый ушастый чёрт, точно так же растягивался на печке и начинал жить. От этого у меня сложилось ощущение, что кот — он вечен, что «не сотвори себе кота», и вообще, что «кот всё видит и всё знает».

Кстати, я до сих пор думаю, что именно кот — свидетель всех домашних тайн. Дети не знают, чем занимаются родители, сами родители занимаются глупостями и понятия не имеют, что в данный момент вытворяют дети.

Любовники и любовницы, друзья и не очень, бродячие сантехники, чумная «тётя Валя из Острогожска», приехавшая в Москву за колбасой и в Мавзолей — все эти люди в головах обитателей дома разрозненны и фрагментарны. Полная, детализированная картина о том, что творится в семье, имеется только в голове у кота. Поэтому, он - главный.

Так происходит всегда. Так сейчас и так это было, когда мы лежали на печке, а за брабантскими кружевами мороза на окнах гуляли по Хутору метели.

...Жизнь текла и менялась, ломая вековые уклады. Однажды пришли люди с мотками проводов на плечах, провели в каждую хату электричество и обучили нас слову «ризетка». Произошло это в 1970 году, хотя вообще-то, как утверждали учебники, ток изобрёл ещё Ленин.

Кстати, такое, довольно-таки себе техническое понятие как «розетка», быстро откочевало в список народных мудростей и закрепилось в поговорке, смысл которой мне стал понятен далеко не сразу: «Вот, шо вы, бабы, за люди?! - ризетка ёсть, а штёпсель найдецца!» Но, это к слову.

До появления электричества из двух обязательных составляющих коммунизма на Хуторе была только Советская власть в облегченной форме. Другими словами, в форме бригадира колхоза. Бригадир же, подкреплённый электричеством, должен был способствовать нашему поступательному движению к светлому будущему, чем он и был активно занят. Например, посмотрев на лампочку, бригадир первым сообразил, что раз она горит, то можно купить и телевизор.

Это было серьёзный проект. Весь Хутор участвовал в акции. Из леса (то есть, с другой от хат стороны дороги) приволокли 20-метровую сосну, врыли её в землю и растянули во все стороны проволоками. Наверху сосны торчала антенна. Раскачиваясь под ветром, она искала и даже иногда ловила Москву. Москва показывала новости и балет.

Между прочим, новости можно было б и не показывать: на Хуторе и своих хватало, а московские, они что сейчас, что тогда — совсем непонятные.

А вот балет неожиданно оказался кстати. Своих баб с задранными юбками на Хуторе не водилось, а в балете — сколько хочешь. Поэтому, прежде чем пустить газету «Рассвет» на самокрутки, мужики внимательно выискивали в небогатой телепрограмме слова типа «Жизель», «Травиата» или «Сильфида».

...В 2001 году Сапармурат Туркменбаши упразднил балет в Туркмении. «Я не понимаю балет, — сказал он. — Зачем он мне? Нельзя привить туркменам любовь к балету, если у них в крови его нет». В итоге, театр оперы и балета в Ашхабаде снесли. Видимо, оперу туркменам привить тоже не получилось.

И у нас на Хуторе балет, вроде, не сильно был в крови, но признание завоевал быстро. На мой взгляд, это лишний раз свидетельствует о том, что Хутор ближе к Европе, чем Ашхабад, а также подтверждает мысль о вечной тяге русского человека к настоящему искусству. Не то, чтоб мужики научились отличать pas de deux от pas d'action (гори они огнём!), но, например, появления Одиллии в «Лебедином Озере» на третьем просмотре уже ждали:

- Во, кум, я табе той раз казал за чернявенькую! Дывись, дывись! Бачишь, не?

- Жопка, шо и казать... - задумчиво одобрял кум сценический рисунок и вообще инновации балетмейстера, - была у мене в Буде одна цыганочка. Ох, и ходовая же ж...

- Да и Беляночка тоже не комолая, - вступался кто-нибудь за Одетту, - бач! крутицца, шо твой сепаратор...

Женщин и детей в этот мужской клуб на просмотр не пускали. Но я дружил с сыном бригадира и мы с ним и с его котом всё видели с печки, хотя восторга мужиков не разделяли. Я, собственно, и сейчас к балету отношусь не лучше, чем ординарный туркмен.

...Года через два после первого телевизора благосостояние на Хуторе стало помаленьку расти, сосен с антеннами по огородам навтыкали все кому не лень. А еще лет через пятнадцать эти сосны стали падать на хаты, но к тому времени, ни электричеством, ни, тем более, балетом уже было никого не удивить.

Меня жизнь выгнала с печки и отправила непонятно куда и непонятно за чем. Кот вышел проводить меня на крыльцо, ёжась, посмотрел вслед и, поочерёдно отряхивая от снега лапы, вернулся на печку ждать своего снегиря.

***

...С тех пор прошло много лет. Чего только не было и где я только не пробовал вести себя как человек, но так и не расхотел быть котом.

Зима. Наш маленький Хутор. Узоры на стекле. Снегирь. Тёплая печка. И ещё - загадочная страна, куда в конце всегда можно уйти. Вдруг в следующей жизни сложится? Заявку я вот тут оставляю...

***

если кто-то ещё не видел - есть такой замечательный художник
Валентин Губарев
http://vk.com/club19742115

Помню, была я на одном британском заводе, где сумочки шьют. Хорошие такие сумочки, но не очень дешевые – цены начинаются от 300 фунтов и заканчиваются где-то по соседству со знаком бесконечности. Мы с владельцем этого заведения стояли на мостике-переходе над цехом и смотрели вниз. Внизу шили сумки. Несколько сотен женщин в синих халатах клепали куски кожи, прострачивали кармашки, обрезали края на прессе – каждая леди выполняла какую-то одну операцию с монотонностью робота. Включаем, строчим, выключаем, вынимаем, берем, кладем, включаем, строчим….
Лица работниц были мрачны и большей частью очень смуглы. Чем больше я на это смотрела, тем больше проникалась убеждением, что люди в этом цеху занимаются тем, чем человеку заниматься не надо и даже как-то неприлично.
- Вы используете много ручного труда, - попыталась я сказать комплимент владельцу.
- Да, - ответил он. – Я много лет мечтаю заменить это все одной автоматизированной линией. Но Министерство Труда меня декапитирует.
- В смысле голову отрубит?
- И не только голову.
Выяснилось, что линия окупится буквально за год, будет шить сумки лучше и быстрее, но уволить несколько сотен рабочих не просто трудно – невозможно, не только потому, что профсоюзы, неустойки, аренды, налоги и проч. – но даже и саму эту фабрику позволили построить на ценной британской земле только с условием, что на ней будет такое-то количество рабочих мест.
И это то, что нам нужно знать о сегодняшнем положении дел в экономике. (Собственно, оно не такое уж исключительно сегодняшнее. И тысячи лет назад приходилось строить пирамиды, создавать институты рантье и класс обслуги – людей, которые тратят свою жизнь на полировку вилок и еще разъезжают на запятках карет. Индустриализация какое-то время щедро выдавала на гора кучу рабочих мест, но сейчас ее ресурсы исчерпались).
Миру не нужно столько рабочих рук. Даром. Миру от сегодняшнего числа потенциально трудоспособного населения нужна дай бог четверть. По крайней мере, пока мы не нарастим потребление – причем как следует нарастим. А сейчас даже если все будут каждый день покупать новые штаны, выбрасывая старые, и начнут есть по три коробки крекеров вместо одной, ситуация не сильно поменяется. Фермеров по-прежнему будут умолять не растить слишком много кукурузы, а изготовителей мыла – умерить свою прыть, пока в окрестностях Альдебарана не обнаружится очень много очень грязных инопланетян.
Я часто участвовала в дискуссиях и конференциях по ББД – безусловному базовому доходу, который является нашим безальтернативным будущим. Там всегда была масса вопросов – «когда?», «сколько?» и «каким образом?», но ни разу не возникло вопроса «зачем?»
А затем. Если 2% населения могут, не особенно потея, накормить всех остальных, еще 10 процентов – обеспечить всех трусами, домами, компьютерами и панамками, и еще процентов 10-12% будут лечить, учить, управлять и развлекать, (а также летать на Марс и стрелять из пулемета), то вариантов нет. Работать должны лучшие и те, кто этого хочет, а долг остальных – эффективно заниматься потреблением, вращая колесо прогресса.
Поэтому да, ББД. Которого должно хватать на основные потребности и немножко сверх того, чтобы крекеры и панамки исправно продавались, а если кому хочется золотых зубов и купать любимого пуделя в шампанском – добро пожаловать в мир производства, если, конечно, у вас хватит талантов и амбиций.
Сейчас ББД тестируют в Финляндии и Канаде, от него недавно на общем референдуме пока отказалась Швейцария, но факт в том, что человечество по большому счету для него уже созрело и наступление ББД неизбежно, потому что это будет выгодно всем.
Но, конечно, это мы говорим о странах с определенным уровнем развития.
В странах с неопределенным уровнем развития как раз сейчас пенсионный возраст повышают – рассказывая, что иначе молодежь грядущего пенсионеров прокормить не сумеет. Это ж на каждого работающего почти по два иждивенца получится! О ужас, ужас, ужас…

О вечном.

Хайфа. Барахолка.
Два мужика торгуются за кусачки-бокорезы. Якобы из мегагерманской супер стали.
Торгуются полчаса. На красочном иврите.
Не сторговываются.
Посылают друг друга по-русски.
Разойдясь в стороны, долго разъясняют окружающим по-русски интеллектуальный уровень оппонента. И какой он есть поц.