В этом мире все относительно.

Было это давно.
Было мне девятнадцать лет.
 
Училась я тогда в пединституте. И, как все будущие   педагоги страны Советов, была удостоена чести каждый год  пятый семестр работать воспитателем в пионерском лагере. Дело это было скорее принудительное, чем добровольное, и если ты не инвалид, не беременна и папа у тебя не работает в каком-нибудь тогдашнем «коме» , то пакуй чемодан и готовься 24 веселых летних дня провести в компании активных и вездесущих пионЭров, норовящих то и дело убежать в колхоз за малиной,  утонуть в бассейне , как-нибудь особенно неудачно свалиться с качели, выбить друг-другу зубы ракеткой от бадминтона или напрудить ночью в постель. В общем, очень находчивый и смекалистый народ были эти пионЭры.
Они были всегда готовы , и готовы на все, что угодно.
Даже ночью от них не было спасенья – только заведешь под лоб  усталые очи – а они уже тут как тут, успели вымазать  зубной   пастой друг друга, постельное белье и даже стены и потолок в коридоре .

Мой первый отряд были десятилетки. Три совершенно роскошных будущих уголовника, два писуна в постель, штук восемь   более-менее поддающихся дрессуре будущих менеджеров, вяло дерущихся и хулиганящих  по мелочам. Девочки , штук пятнадцать, были двольно спокойными,  типичные  будущие домохозяйки или бухгалтеры. Только парочка из них  была особенно любопытной, будущие научные светила, наверняка: я их все время вытаскивала откуда-нибудь из кустов, где они ловили и рассматривали жуков и бабочек.
Одна из них, Мира Фейгельсон ,   в ответ на любую мою команду или обьявление    спрашивала: «А почему?» или «А зачем?» и тут же  предлагала нестандартный альтернативный вариант: «А можно мы вместо...» . В общем , очень креативная девочка была эта Мира. Я специально запомнила ее имя, чтобы услышать когда-нибудь ,  что ей вручили Нобелевскую премию за ...что-нибудь.
Вот, например, я говорю всем : «А сейчас – тихий час. Все ложатся в постели и спят!»
А Мира : «А можно нам  вместо сна читать книжки?»
В первый день заезда я исключительно из своей зелености и  неопытности разрешила подобную  альтернативу в качестве поощрения тяги к знаниям.
Расплата за эту игру в демократию не заставила себя долго ждать :  "читатели книжек", весьма скромные   на вид девчушки,   умудрились сбить с потолка люстру и выпустить перья из двух подушек.
А потому что  нечего идти на поводу у масс и заниматься дешевым популизмом!
Массы должны знать, кто в стае лидер . Иначе к концу сезона можно остаться совсем без подушек и в кромешной темноте. Но и это  бы еше ничего, в сравнении с тем, что кое-кого из пионеров можно было б    вообще  не досчитаться при сдаче обратно в родительские руки. А за это уже статья уголовного кодекса и советский суд – самый гуманный   суд в мире!
Этот урок я усвоила быстро, и с тех пор, все четыре года «лагерей»,  мои пионЭры, независимо от возраста, в "тихий час"  безальтернативно почивали крепким здоровым сном до самой побудки на полдник. А буде кто противиться и требовать плюрализма –  у меня в загашнике имелся замечательный и очень действенный способ расправы с инакомыслящими  –   коммунистический субботник  в общественном деревянном туалете и на территории вокруг него. Кто был в таких туалетах, тот запомнит их до конца своих дней: восемь дырок в ряд, под ними яма, источающая  миазмы  фекалий и аммиака  . Этот запах к концу сезона становился настолько ядреным, что впитывался в одежду и преследовал тебя еще долго после того, как ты расстался  с содержимым своей нижней чакры.  Поэтому-то не нашлось ни одного пионЭра-героя, даже из будущих уголовников, кто    отважился бы довести дело до реального исполнения этого  наказания. Метла, предназначенная для  общественных работ, так и стояла обычно нетронутой до конца сезона. Был, правда,  один особо упорный  диссидент, который вместе со мной и с метлой , в больших коричневых  перчатках, выданных ему  ради правдоподобия, дошел-таки почти до самого нужника.  Но едва его ноздри поймали  неповторимое амбре,  он сразу сломался, отрекся от своих политических убеждений     и поклялся мамой, что будет спать как убитый.

И вот как-то в самом начале одного такого тихого часа,  я по своему  обыкновению   бегала от палаты к палате (а было их четыре ) и  покрикивала: « Ну-ка,  закрыли все  глаза! ...Я все вижу!... Я все слышу! ....Перцев, хватит задирать голову! ....Сумкина, не маши руками, еще раз махнешь – и будешь махать метлой в туалете! Фейгельсон, по ниточному телефону наговоритесь после полдника !».
Наконец отряд пионЭров под моим чутким руководством постепенно погрузился в обьятия Морфея. 
Наступила благостная тишина.
Было слышно, как поют послеобеденные птицы и  участницы вожатской самодеятельности в клубе.
И я уловила   еще какие-то странные звуки. Очень, очень странные звуки. Я прошлась вдоль открытых дверей палат , уши мои от напряжения встали  торчком,  как у немецкой овчарки, глаза мои были остры как у сокола. Но все   пионЭры крепко спали, даже Дима Перцев , будущий пахан, сладко причмокивал во сне.
Откуда этот звук? Я была  решительно настроена выяснить,   что это за звук и не представляет ли он опасности для моих подотчетных  .

А надо сказать, что на тот сезон меня поставили работать с вожатым – молодым рабочим с завода Сибтяжмаш, от которого был  лагерь.   И рабочий Сибтяжмаша по имени Валера был отрядным «папой»: он , как и полагается папам, водил мальчишек на футбол , проводил по утрам физзарядку, пока я   с помощью плойки , туши ,  и помады  готовила свою персону  к торжественному выходу на линейку и в столовую на завтрак. Валера также помогал мне строить отряд для похода на различные мероприятия,  в основном тем, что мог прикрикнуть строгим мужским басом на особо расшалившихся. Строгий мужской бас мы тратили экономно, только в крайних случаях, чтобы не стрелять из пушки по воробьям. Обычно всего лишь один  взгляд Валеры,говорящий о его готовности  включить строгий мужской бас,  срабатывал  безотказно.
В общем, нужный в хозяйстве человек был этот рабочий Сибтяжмаша Валера, коренастый, темноволосый паренек , 20 лет от роду. У него была своя вожатская комната, и вскоре я , в очередной раз проходя с навостренными ушами мимо нее, поняла, что звуки раздаются именно оттуда. И это были совсем не те звуки, которые должны были раздаваться в пионерском лагере. Эти звуки не имели ничего общего с пионерским горном, барабаном и речевками. Эти звуки противоречили всем правилам и инструкциям по поведению в пионерском лагере. Эти звуки разрушали все основы общества строителей коммунизма  ,   тезисно высказанные гордой советской женщиной  на  телемосте с Филом Донахью  : «В Советском Союзе секса нет!»

Там, за дверью вожатской,   в Советском Союзе  секс был!    И, судя по звукам, он был ого-го-го! И даже : ого-го-го-го-го!

И тут  меня хватил  приступ истерического хохота, тогда , чтобы не разбудить детей, я бегом выбежала из здания ,  и мои кеды понесли меня  к подруге-однокурснице, которая воспитывала пионеров в соседнем корпусе. Воспитывала она их в тот самый момент в буквальном смысле:  то есть пионеры в количестве две штуки  стояли перед ней на улице,  в наряде для "тихого часа" -   в трусах и в майках. Перед ними валялись   осколки  одного из окон  , а моя подруга  с самым строгим лицом   пыталась вызвать у них чувство жгучего стыда за нанесение ущерба социалистической собственности:

-Вы что, совсем обалдели? А вот теперь ночью налетят  к вам комары со всего леса и закусают  вас всех! Тогда  и посмотрим, как вы поиграете в бадминтон в палате да еще и  сандалиями!

За ее спиной в открытых окнах корпуса гудел и буйствовал "тихий час" . Слышались визги, топот ,  и , кажется, кого-то били. В опасной близости от меня на землю   упал и взорвался наполненный водой полиэтиленовый пакет. Несколько "читателей книжек" торчали в окне и  один из них  прокомментировал :

- Или маньяк еще  к вам ночью заберется!...
- А ну-ка засунься обратно! -   отвлеклась на него   подруга  .

С удовлетворением  убедившись  в правильности моих собственных  воспитательных приемов относительно тихого часа, я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, дожидаясь конца нагоняя.  Меня просто распирало от желания  поделиться   моим шокирующим открытием.
Но у подруги   была, очевидно, своя методика воспитания, суть которой была в том, чтобы замучить провинившихся   словесными тирадами. Бедные пионеры еще долгих  минут десять стояли перед ней , почесывая голые ноги одна об другую, сложив подбородки на грудь , вздрагивая покрасневшими от стыда ушами,  всеми своими телами  изображая глубокое раскаяние.

- Вам было весело,  да? А ты знаешь, как будет весело твоей маме, когда ее заставят заплатить за окно?  Не знаешь? Так вот я тебе скажу: ей будет совсем не весело! А ты знаешь, сколько стоит заменить стекло? Ах, ты не знаешь? Так вот я тебе скажу: это будет стоить  очень дорого!

Провинившиеся уже покраснели до самых поцарапанных  коленок и  начали шмыгать  носами.

- Идите! –  удовлетворенно закончила, наконец, моя подруга, - и подумайте!

- Вот так мы и отдыхаем на природе! – сказала она , как только идущие подумать скрылись из виду. – Ну ты прикинь, а?

- Это – что! – загадочным голосом ответила ей я , - Вот я тебе сейчас такое расскажу...

- А! ... А с кем это он, интересно? – первым делом спросила подруга, услышав мою историю. Ее обыденный и ничуть не удивленный голос меня страшно разочаровал . -  И ты –что,  их там оставила? С детьми?

- Да дети-то  спят, – махнула я рукой.

И тут светло- серые глаза подруги стали расширяться до размеров блюдца,  брови уползли на затылок, а челюсть чуть не стукнулась об землю:

- ДЕТИ СПЯТ??? ВСЕ??? – именно так, заглавными буквами спросила она. – ПРЯМО ВСЕ??? СПЯТ???