— Мужчины-то вас, Ксения, наверное, боятся? Или им даже интересно завоевать такой «большой предмет»?
— Понимаете, у меня нет задачи кому-то нравиться. У меня есть задача нравиться себе, любить себя. И если меня кто-то примет именно такой, я буду рада, буду благодарна этому человеку. Но менять себя… Я пробовала в чем-то измениться. Во-первых, получается неважно. Во-вторых, не факт, что полученное за эти изменения и будет счастьем, которое перевесит принесенные тобой жертвы.

— А в чем вы пытались измениться?
— Быть покладистее, уметь молчать, уметь уступать во многих вещах, идти на компромиссы. Я стараюсь все это делать до сих пор, но у меня вопрос: а оно стоит того или не стоит? И иногда выясняется, что не стоит.

— А мама вас не пытается как-то урезонить, не призывает быть поспокойней?
— Нет, мама сама такая.
   

Ксения Собчак и Людмила Нарусова не просто дочь и мама, а еще и тандем на радио и телевидении. Они вместе вели и ведут различные программы, вместе выходят в свет. При этом Ксения отмечает, что ей не всегда просто находить общий язык со своей мамой, потому что они люди совершенно разных мировоззрений. На фото: Ксения и Людмила в 1990 году.

— Может, у вас просто не хватает времени на личную жизнь? Вот вы сейчас открыли сразу два ресторана, до этого купили долю акций крупнейшего сотового ритейлера России. А еще вы работаете на телевидении, пишете статьи сразу для нескольких журналов, ведете передачу на радио. Такое впечатление, что Собчак опутывает своими щупальцами все сферы. Что дальше? Какой вы себя представляете, ну, к примеру, лет через тридцать?
— Я так далеко не загадываю, надеюсь, буду продолжать работать на телевидении в том или ином качестве. А может, мне через десять лет все это будет неинтересно. Я же живу сегодняшним днем. Сегодня мне интересно телевидение, мне интересно начинать новый бизнес, мне интересна журналистика.

— Кстати, журналистика для вас — это средство найти ответы на какие-то свои личные вопросы или вы просто делаете шоу, пытаясь вытащить из человека то, за что вам будут аплодировать?
— По-разному. В любом случае я считаю, что журналистикой нужно заниматься только тогда, когда тебе интересны люди. Мне правда интересны люди, и мне интересно понять для себя что-то про того или иного человека. Конечно, это уже отдельное качество — устраивать провокации моим героям, чтобы посмотреть на их реакцию, увидеть, проходят ли они «тест Собчак» или не проходят.

— Кто не прошел?
— Достаточно много людей. Например, Оксана Фандера. Или Татьяна Навка.

— А что они сделали не так?
— Когда я говорю: кто-то не прошел «тест Собчак», то имею в виду людей, которые настолько закрыты, настолько боятся сказать о себе какую-то правду, что, как ты их ни тормоши во время интервью, все напрасно. К тому же в нашей журналистике есть отвратительный принцип — нужно обязательно согласовывать уже готовый текст с героем материала. Ни один профессиональный журналист на Западе никогда так не делает: то, что сказано, — значит, сказано. Если интервью записано на диктофон, в любом суде ты можешь доказать, что человек тебе это говорил. Ведь интервью — это как секс: ты что-то делаешь в данный конкретный момент. Уже потом, утром, на трезвую голову ты понимаешь, что чего-то делать не стоило бы. Но в этом и есть суть профессии журналиста — я вытаскиваю из людей то, о чем они, может, не хотят говорить. А потом из-за этого дурацкого принципа визирования они самые откровенные моменты убирают. Такое есть только в России!

— Как я вас понимаю, Ксения! Но неужели и вы тоже визируете все тексты у ваших собеседников?
— Конечно, а иначе наши звезды вообще не готовы о чем-то говорить. Поэтому я так люблю телевидение и мечтаю в какой-то момент сделать качественную программу именно на ТВ. Я бы хотела создать собственное авторское шоу — и надеюсь, в ближайшее время у меня это получится.

— Я слышала, что вы периодически, когда прилетаете в Америку, бываете в качестве зрителя на шоу теперь уже ушедшего с ТВ Ларри Кинга. Перенимали опыт или вам просто интересно было посмотреть, как он работает?
— Конечно, мне интересно. И перенимаю опыт в том числе. Я вообще восхищаюсь американским телевидением, считаю, что нам у них есть чему поучиться. Поэтому с удовольствием, когда бываю в Америке, хожу на разные шоу.

— Прямо-таки сами идете и записываетесь в зрители?
— У меня есть помощник, который мне помогает.

— И что вас так поражает в американских шоу?
— Профессионализм, то, как люди работают в кадре, как работает редакторская группа, как реагируют гости. А еще там есть один большой подарок — герои шоу, знаменитости, они совсем другие люди, более свободные, чем наши. Они сами знают, чего от них хотят, и они это дают в кадре. У нас ведь какая проблема: человек приходит на интервью, но у него нет задачи что-то рассказать миру. А есть посыл: вот он я, давайте развлекайте меня. В Америке вообще такого нет. Там человек приходит либо покаяться, либо поплакаться, либо — ну, не знаю, устроить какую-то провокацию. В общем, сам работает. Он понимает, что если он пришел, то у него есть его двадцать минут славы в прайм-тайм — и этот шанс нужно использовать.

— Ну тогда вы, Ксения, работаете по американскому принципу: уж вам-то всегда есть что сказать…
— …Я стараюсь.

— …Настолько, что все ваши мысли не умещаются в многочисленных журнальных статьях. Вы же еще и книги выпускаете. Вот в «Энциклопедии лоха» как всех приложили! Ладно, Баскова или там Диброва в лохи записали. Но там ведь, к примеру, и Кадыров фигурирует. Не страшно?
— Я никогда никого не боялась и не боюсь. Пусть меня боятся. А книга успешная.

— Так вас и боятся. Я думаю, многие из светской тусовки помнят, как на одной вечеринке от вас убегал Владимир Соловьев. Вы зачем за ним гонялись-то?
— Я просто хотела сделать с ним интервью, а он стал убегать от меня — в прямом смысле этого слова. Я подумала, что это смешно, и принялась его догонять, но Владимир Рудольфович оказался прекрасным бегуном, и он сбежал-таки куда-то в кусты.

— Значит, когда вы потом встретились лицом к лицу на передаче «Девчата», ваш диалог с ним был актом мести? Думаю, все помнят ту знатную перепалку. За что вы его так?
— Я ему ничего не делала. На мой взгляд, он сам выставил себя таким, каким все его увидели на экранах. Я как раз вела себя сдержанно и тактично, не хамила ему, не говорила никаких обидных вещей.

— Не любит он вас отчего-то, Ксения. Впрочем, как и многие в нашей стране. Вы, кстати, не задумывались над этим феноменом? Ведь есть у нас и более эпатажные личности, однако ненавидят — именно ненавидят — именно Ксению Собчак. Почему?
— Потому что люди по своей природе завистливые. Люди могут простить человека, если он не выглядит вменяемым, или он тихий, или он скромный. А тех, кто с активной жизненной позицией, у нас не любят. А уж если кому-то еще судьбой много чего дано — и семья, и образование, и какой-то нормальный внешний вид, и умение говорить, — это для многих совсем уж слишком для адекватного восприятия. У нас любят только того, кого жалко. Известный закон жанра.

— А когда хвалят — ведь бывает порой и такое, — вы радуетесь или относитесь к сему факту с осторожностью?
— Да, с осторожностью отношусь.

— Чья похвала может порадовать?
— Похвала от близких по-настоящему людей, которые имеют в виду только то, что говорят.

— Мама для вас близкий человек?
— Достаточно близкий. Она, наверное, самый близкий, но нам сложно находить общий язык.

— Я задала этот, может, где-то странный и бестактный вопрос, потому как вы однажды признались, что не можете какие-то вещи понять и принять в отношениях с ней. Сейчас все наладилось?
— Какие-то вещи мы с ней перешагнули — какие-то нет. Это сложный процесс. Но это не что-то конкретное, просто мы — люди разные, с разным мировоззрением.

— Вы говорили, что она вас воспитывала не так, как нужно. А вы сами уже думали, как будете воспитывать своего ребенка, — ведь когда-то же наконец очередная новость о вашей беременности может оказаться вовсе не «уткой»?
— Да, я знаю, как буду воспитывать своего ребенка, если он у меня появится. Во-первых, он будет с самого детства заниматься спортом. Я очень жалею, что меня в детстве не отдали в какую-нибудь профессиональную секцию. Я считаю, что это очень воспитывает силу воли. Второе: я никогда не буду сильно баловать ребенка, это неправильно. А в-третьих, я, наверное, не буду до какого-то возраста заставлять его что-то делать. Но пока, повторюсь, я не думаю о детях. И — да! — я не беременна!